Ян Таксюр

Юрик с мягким, всепонимающим выражением лица вежливо кивал и очаровательно улыбался. Во всяком случае, сам себе он казался воплощением очарования и доброжелательности.

— Короче, надо, чтоб было прикольно. — Тимур говорил устало и как-будто с лёгким отвращением. При этом он смотрел не на Юрика, а куда-то поверх его головы, сквозь окно кафе, туда, где была автостоянка. — Ну, короче, чтоб все ржали.

Представитель заказчика, который вчера по телефону назвался Тимуром, мельком глянул на Юрика, как на досадное недоразумение в своей молодой жизни, и снова стал смотреть вдаль.

— Я вас прекрасно понимаю, — проникновенно проговорил Юрик. — Всё будет замечательно!

Юрику за пятьдесят. Но из-за маленького роста, гладкого личика без морщин и природной суетливости он выглядит моложе. Эдаким постаревшим мальчиком.

— Слушай, а чего ты ничего не записываешь? — спросил Тимур.
— Я всё запоминаю. Уверяю вас. Я, можно сказать, ловлю каждое ваше слово.

Юрик попробовал пошутить. Но Тимур, крепкий, широкогрудый, лет тридцати пяти, одетый в дорогую рубашку с металлическим отливом и модный костюм, по-прежнему смотрел без всякого дружелюбия и даже чуть гадливо.

— И ещё запомни, — Тимур впервые прямо посмотрел на Юрика, и от этого взгляда больших мутно-серых глаз Юрику стало неуютно и боязно. — Про хозяина ни слова.
— То есть, не говорить про отца невесты? — уточнил Юрик.
— Ни слова, ты понял?

Оставаясь милым и приятным, Юрик всё же позволил себе удивиться:

— Но обычно на свадьбе положено давать слово родителям.

На костистом лице Тимура промелькнула кривая улыбка.

— Хозяин сам знает, что положено и что не положено. — И он так глянул на Юрика, что тот быстро опустил вниз свои живые карие глазки и стал невинно рассматривать ботиночки тридцать восьмого размера.

Юрик, известный в Киеве актёр, конферансье и тамада, уже давно не встречал такого пренебрежительного отношения к себе. Чаще всего, ему удавалось расположить, или, как он выражался про себя, покорить собеседника. Но здесь всё было иначе. Все усилия упирались в невидимую холодную стену, за которой угадывалась какая-то другая жизнь. Что-то тяжёлое, злое и опасное. Хотя, по правде сказать, Юрик знал, какая это жизнь. И знал, почему от звука глуховатого, бесцветного голоса Тимура ему хочется поскорее убежать. Но аванс на этот раз был выдан такой щедрый, какого Юрик никогда раньше не получал. И потому, он заставлял себя думать, что всё обойдётся.

— А можно мне хотя бы список гостей, — спросил Юрик чуть слышно.

Тимур достал из бокового кармана пиджака и бросил на стол небольшую прозрачную папку. Потом он встал, высматривая кого-то возле барной стойки.

— Я прошу меня понять, — Юрик сделал попытку закончить разговор на примирительной ноте. — Я ведь хочу, чтобы всё прошло на высоком художественном уровне.

Тимур не расслышал сказанного и резко обернулся:

— Какие, нахер, художники! — Никого не рисовать и не фотографировать! Ты меня понял?

Он направился к бару, но не дошёл и вернулся.

— Что-то я ещё тебе хотел сказать. — Тимур немного постоял, размышляя. Потом с досадой посмотрел на Юрика, словно тот был виноват в том, что из большой бритой головы Тимура вылетела важная мысль. Но тут у представителя заказчика зазвонил телефон, и он, так и не вспомнив, что хотел сказать Юрику, стремительно двинулся к выходу из кафе.

Свадьба была назначена в «Золотом орле». В ресторане для людей богатых, но не желавших шумного внимания публики и журналистов. Видимо, поэтому, «Золотой орёл» был словно спрятан за первым рядом домов, выходивших на Крещатик. Красные стены внутри ресторана были отделаны серым мрамором с золотыми лилиями. Юрик никогда здесь раньше не работал. Но знал, что место очень престижное.

Юрик приехал задолго до начала и прогуливался возле сцены, где уже настраивались музыканты. Официанты двигались степенно, с непроницаемыми лицами и с большим достоинством. У Юрика был свой тайный план на эту свадьбу. Он задумал потрясти гостей. И он знал, что на это способен. Потому что Юрик, и в самом деле, был талантлив.

Его смешная фигурка с небольшим животиком вызывала снисходительные улыбки и умиление. Рядом с ним, маленьким и незначительным, подвыпившие гости, которых он приглашал танцевать и принимать участие в забавных конкурсах, казались себе уверенными хозяевами жизни. А Юрик был для них чем-то вроде симпатичного домашнего зверька.

Юрик не всегда работал тамадой. В молодости он учился в эстрадном училище, выступал с монологами и баснями. И некоторое время числился артистом областной филармонии. Но эта работа почти не кормила. И волей-неволей Юрику пришлось пойти по пути, по которому шли даже настоящие киевские звезды, те, кого показывают по телевизору — то есть, выступать перед богатыми на свадьбах и юбилеях.

Иногда Юрик печально вздыхал о несбывшемся. Вспоминал, что он гораздо талантливее многих известных и успешных артистов разговорного жанра, таких, как Галкин или Петросян. Однако долго Юрик грустить не умел. Заслышав хоть какие-нибудь аплодисменты, выпив вина и хорошо закусив, а, главное, нащупывая в кармане скромные, честно заработанные доллары, Юрик приходил в приятное расположение духа, всех вокруг любил, всем улыбался и о будущем не думал.

Время ожидания жениха и невесты прошло незаметно. Наконец, по тому, как забегали администратор и официанты, стало понятно, что свадебный кортеж уже близко.

Музыканты заиграли в полную силу, в зал ввалились фотографы, вбежали нарядно одетые дети, потом пошли свидетели, гости и новобрачные.

Юрик приосанился и поправил галстук-бабочку. Всё было привычно, он чувствовал прилив сил, а воспоминание о сумме, которую ему вручат в конце вечера, навевало особое радостно-приподнятое настроение.

И вот, поставленным в эстрадном училище голосом, немного сладко и манерно, на том театральном русском языке, на котором никто в мире не говорит, кроме киевских актёров, Юрик произнёс в микрофон:

— Сегодня, дорогие друзья, у нас необычный, великий день! Сегодня счастье поселилось в этом зале. И мы надеемся, что оно не покинет наших дорогих Юлию и Александра уже никогда!

А дальше всё завертелось, как обычно. И шло, по мнению Юрика, превосходно. Балет с полуголыми женщинами, в перьях и открытыми грудями, высоко поднимал ноги. Тёща танцевала с женихом. Невеста бросала букет через плечо, а какие-то девицы с подкачанными губками его ловили. Гости хором кричали «горько!», свистели и громко считали во время поцелуев молодожёнов.

Юрик, по списку Тимура, давал слово каждому гостю, при этом добавляя от себя самые лестные и вычурные характеристики выступавшего. Ну, а гости, холёные и в большинстве своём косноязычные, желали здоровья, умных детей и побольше денег. Но особенно громко все вокруг смеялись, когда поднимавший тост вспоминал о пикантных подробностях брачной ночи и добавлял по-украински: «Щоб хотилось и моглось!»

Только один человек, молча, сидевший в центре зала, за отдельным столом, почему-то всё время притягивал внимание Юрика. Но подробно рассмотреть этого человека никак не удавалось. Первые полтора часа Юрик работал без остановки и так старался, что рубашка на нём взмокла, а по вискам лился пот, который он незаметно утирал белой салфеткой.

Когда же большая часть приглашённых уже захмелела (а Юрик всегда ждал этой минуты, чтобы хоть немного расслабиться) он ясно увидел того самого человека за отдельным столом.

Точнее, сначала Юрик увидел Тимура. Тот был в строгом чёрном костюме и в шёлковом галстуке. Движения его были изящными и сильными. Он напоминал дипломата или знаменитого спортсмена. Тимур стоял, склонившись у столика, в центре зала и внимательно слушал человека, который сидел в одиночестве. Только когда Тимур выпрямился, Юрик смог рассмотреть говорившего.

На первый взгляд, в нём не было ничего примечательного. Седоватый мужчина, лет около шестидесяти. Юрик обратил внимание на большой мясистый нос на половину лица и невольно стал прикидывать, чего в этой черте больше, кавказского или еврейского.

Мужчина почти ничего не ел, но лишь попивал из полупустого бокала. Только когда к нему несколько раз с поцелуями бросилась невеста, и он похлопал её по голой спине, Юрик догадался, что перед ним тот самый папа невесты.

Ещё одна деталь была отмечена Юриком. Стоило хоть кому-нибудь, включая официанта, приблизиться к седоватому мужчине, молодые парни с решительными лицами, сидевшие за соседними столиками, приходили в движение и быстро зыркали по сторонам. Когда же к одному из них папа невесты обернулся, Юрик рассмотрел у него на бледной нездорового цвета, зеленоватой щеке большой глубокий шрам.

Самое неприятное случилось уже во второй половине вечера. Когда Юрик, довольный своей работой, всё чаще вспоминал о заветном пухлом конверте с долларами.

Друзья и родственники молодожёнов нетвёрдой походкой, поскольку среди гостей уже не было трезвых, продолжали выходить к микрофону.

Юрик придумал очаровательное и, как ему казалось, трогательное представление младшей сестры невесты. И это представление, и сам выход сестры, как одну из своих самых удачных находок, он приберёг для высшей точки торжества.

Об этой младшей сестре в папке, оставленной Тимуром, было сказано очень мало: Катя, девятнадцать лет, не замужем. Где сидит Катя, Юрик не знал, но опыт подсказывал ему, что она появится, как только он даст ей слово.

— Я хочу, мои дорогие, чтобы мы с вами немного помечтали, — начал Юрик. — Ведь недалёк тот день, когда нашу Катеньку, младшую сестричку Юленьки, поведёт под венец счастливый юноша. Поведёт её в белом платье, чистую, непорочную...

Юрик собирался продолжить перечень лучших качеств Катеньки, но в эту минуту в зале кто-то засмеялся. Причём не просто засмеялся, а взорвался смехом так, будто перед этим из последних сил себя сдерживал. Но Юрик, не понимая, что происходит, вёл к своей заготовленной милой шутке:

— И вот она чистая и невинная...

Вокруг началось движение. Юрик заметил, что некоторые гости отворачиваются или, пригнув голову к столу, беззвучно сотрясаются от смеха.

Дальнейшее произошло в несколько резких мгновений. Юрик запомнил события не полностью, а какими-то урывками и клочками.

На середину зала выбежало странное существо. Худая девушка на высоких каблуках, в розовом прозрачном платье, с торчащими в разные стороны фиолетовыми волосами. Горбясь и скользя по мраморному полу тощими ногами, она подбежала к Юрику.

Он испугался, увидев её искажённое, нелепо раскрашенное лицо. Искривив губы, девушка закричала:

— Падла! Гнида!

Она замахнулась и золотистой сумочкой ударила Юрика по голове. Затем она резко наклонилась, словно от боли в животе, и громко зарыдала, выкрикивая в пол, как ребёнок: «А! А!». Потом, продолжая скользить на своих худых ногах, она побежала в сторону кухни, туда, где стояли надменные официанты.

Юрик был потрясён. Ему не было больно. Но от происходящего, от всего, что он видел вокруг себя, внезапно повеяло чем-то ужасным. Юрик сначала не мог понять, в чём причина и где источник этого ужаса, который покрыл пьяных гостей, официантов и даже золотые лилии на обоях. Но потом понял.

Человек с мясистым носом и шрамом на зеленоватой щеке встал и смял скатерть. Раздался звон упавшей на пол посуды. Потом человек с бледно-зелёным лицом посмотрел на Юрика и что-то сказал. Одно слово. Но все мужчины вокруг задвигались и тоже стали смотреть на Юрика.

И тут заговорил Тимур. Слов не было слышно. В движениях Тимура больше не было изящества. Он изгибался и умоляюще прикладывал руки к груди, словно желая разорвать её и показать свои внутренности человеку со шрамом. Но тот, не слушая Тимура и продолжая смотреть на Юрика, медленно сделал несколько шагов. За ним двинулись парни в чёрных костюмах.

Тогда Тимур, опережая остальных, в несколько прыжков подбежал к Юрику, крепкими, будто железными, пальцами схватил его за затылок и, как щенка, поволок, толкая впереди себя.

Теперь Юрику было больно. Но он не издавал ни звука, а только сопел и быстро перебирал ножками в лакированных туфлях.

Тимур вытолкал Юрика за сцену и гнал его узкими коридорами, напоминавшими складские помещения. Наконец, он стукнул Юрика тяжёлым кулаком в спину, от чего тот смешно экнул, впихнул его, то ли в кладовку, то ли в чулан, и в полутьме, дыша водкой, проговорил:

— Ты хоть понял, пидор, что ты сделал? Тебя же завалят! Хозяин не знает, что с этой Катькой делать. Курва и блядь с восьмого класса! А ты прикалываться. Ну, теперь всё, конец тебе.

Тимур вышел из кладовки и, щёлкнув замком, плотно закрыл дверь. А Юрик остался один в темноте.

Он как-то сразу понял, что произошло. А когда понял, весь похолодел и обмяк. Никакого выхода не было. Оставалось только ждать смерти.

Юрика затошнило. Он почувствовал, что его сейчас вырвет. Внезапно в углу что-то зашевелилось и заскрежетало. Юрик с детства боялся крыс и мышей. Но теперь он не испугался, а только горько вздохнул, словно маленький, и представил, как крысы поедают его бедное тело.

Потом Юрик услышал топот ног и отрывистые голоса людей. Он весь задрожал. Особенно колени и руки. Людской топот приближался, но потом ушёл куда-то в сторону. А потом снова приблизился.

Где-то рядом глухой голос Тимура умоляюще прокричал:

— Хозяин, ну, клоун, ну, мудак! Но валить такого западло!

В ответ послышался короткий гортанный звук, похожий на рык зверя. Загудели другие голоса. Опять донеслись выкрики.

Сердце Юрика забилось сначала медленно, как колокол, а потом полетело и застучало в горле. Он стал бессмысленно озираться, будто желая спрятаться. Затем он задрал голову вверх и стал смотреть в чёрную пустоту.

И вдруг, неожиданно для себя, Юрик заговорил в темноте:

— Господи! Это я, Юра. Спаси меня! Я не знаю, есть ты или нет. Но мне страшно! Господи, пожалей меня! Я знаю, что я никто, пустое место. Несчастный балабол. Ни жены, ни детей. Ничего я не смог. Но мне страшно, Господи! Если ты есть, пожалей меня! Пусть они больше не приходят за мной! Пусть они забудут обо мне! А я тебе обещаю, пойду в церковь! Честное слово, обещаю!

Юрик сам не знал, откуда приходят эти слова. Он стоял на коленях, посредине чулана и плаксиво повторял: «Пожалей меня! Пожалей меня!».

Крики за дверью раздались ещё несколько раз. Какие-то люди снова пробежали совсем близко. Но потом всё стихло. А в углу кладовки опять послышалось скрежетание.

Часа через два Тимур открыл дверь. Юрик, опустив голову, сидел на полу в своём концертном костюме.

— Пошли, — глухо сказал Тимур.

Ноги не сразу послушались Юрика. Тело затекло и оцепенело. Наконец, он поднялся и пошёл за Тимуром, бездумно глядя на его широкую спину. Они шли по длинному коридору, где пахло остатками еды. Тимур по дороге сорвал свой шёлковый галстук и бросил в мусорный бачок. Затем они остановились перед стеклянной дверью служебного входа. На улице была ещё ночь, но небо уже светлело предутренним светом.

Тимур закурил.

— Ну, на хрена мне это всё?! — спросил он, будто размышляя вслух. — Танцы-шманцы, клоуны! Ну, забыл сказать про эту конченную! Ладно, пошёл!

Он толкнул стеклянную дверь и сунул железными пальцами Юрику в карман несколько смятых зелёных купюр.

Юрик выскользнул в прохладную темноту. Не оборачиваясь, он быстро пошёл, а потом побежал своими маленькими ножками. Только раз он оглянулся и уже вдалеке увидел Тимура и огонёк его сигареты, которую тот, докурив, щелчком бросил на асфальт.

Прошло несколько дней. Юрик старался не думать о том, что с ним случилось. Смотрел телевизор, играл на компьютере, много и жадно ел. Постепенно страшные воспоминания стали отступать. И когда знакомый актер пригласил его в Дом кино на премьеру фильма, где тому удалось сняться в небольшой роли, Юрик с удовольствием пошёл, чтобы развеяться.

Там же, в Доме кино, в привычной обстановке, выпив после премьеры две рюмки дешёвого коньяка и закусив бутербродом со шпротами, Юрик впервые за последние дни снова почувствовал себя бодрым и довольным.

А когда к нему за столик подсел коллега и приятель Осик, человек с брезгливо-кислым выражением лица и толстым золотым перстнем на пальце, Юрик уже рассказывал о случае на свадьбе со смехом, как уморительный анекдот.

— Прикинь, — говорил Юрик, приближая своё раскрасневшееся личико к уху приятеля. — Я там даже молиться стал!
— Та не надо, — лениво засомневался Осик.
— Честно! Говорю, Боже, выручай, а я к тебе за это в церковь приду и свечку поставлю!
— Охренеть, — сказал Осик и опрокинул рюмку водки. — Ну, и чего?
— В смысле?
— Пошёл в церкву?

Юрик обиженно развёл руками.

— Осенька, ты что, меня за чокнутого держишь?
— Нет, но мало ли! Со страху и не такое бывает. — Осик высоко поднял брови и выкатил глаза, давая понять, что шутит.
— Спокуха! — засмеялся Юрик и наполнил свою рюмку. — Мы и не такие мероприятия проваливали!

Это была старая шутка из репертуара киевских конферансье. Юрик и Осик подмигнули друг другу, выпили и закусили остатками шпрот.